Арт-терапия в теории и практике

Неугомонная осень. С самого сентября и по сей день молотит град небесный по моей непокрытой головушке. Я обнищала, совсем спохабилась. Но ведь осень есть осень, чего ей, в общем-то нужно?

Череда безумцев, каждый из которых умнее меня в сотни тысяч раз - они напиваются своею многословностью и отплёвывают в сторону ворсинки, прилипшие на язык. У них это получается как-то озлобленно, с матерными ругательствами и именами на санскрите. Они норовят разглядеть изображение на моей мятой домашней майке и морщат лбы, корча умудрённые гримасы.

Плевать мне, плевать… Нужно ли мне имя? Я хочу быть…(?) А, чёрт дери, зачем мне это?

Я могу быть везде, но определённо не хочу быть в некоторых местах. И одно место, лишь одно единственное я боготворю. Но устою ли я на нём одном вечность своей последней оставшейся ногой? Даже если ты будешь держать меня, даже если двумя руками…

В новом сне обнажённые плечи и я, поглощённая их волнением. Но рядом осень, она в моём кармане, на моих подошвах. Что из этого сон?
                 Тропинка тянется из глубины веков и в каждом новом рождении старые слепые фонари, наполненные до краёв мёртвыми мошками.

Это был Бог, хотя никто не смог бы сразу догадаться об этом. Невооружённым взглядом ничего не было видно. Никаких примет, гладкий образ, он даже носил носки.

Все знают, что Бог не носит носки, какие там носки, да и не задумываются люди о божественных носках…

У него же они были, определённо. Я бы сама никогда не заметила, но мне все сказали об этом, даже Марина, она-то чего туда же?

И я тоже посмотрела вниз и их увидела. Никто не врал, носки были самые наиобыкновеннейшие, прямо на Его ногах. А рядом: «Надо же? Как же это?».

Моя сестра сказала: «Он кто по национальности? У него глаза узкие…».

Но меня здесь нет. Кого они спрашивают? Им вообще-то привычно, они говорят сами с собой.

А это Бог, меня здесь нет, а он есть. А носки его где-то в среднем измерении, вместе со всеми, как раз в том измерении, что протекает между нами шальным потоком.

Он не долго был, сел в электричку и уехал. А я пошла дальше. Видела его. Может ещё когда-нибудь встретимся… Непременно…

Числа и часы, помеченные на оторванном от тетради клочке клетчатого листа достались ему от меня в награду за все его усилия быть вежливым. Он победил.

Отлично. Я думаю, мне это урок. Не нужно так кривляться. Пара улыбок и снова бездна. Они получили, что хотели.

Какие же они… Думают, что делают что-то. Ангелы… Они ангелы. Проводники небесные. Чего они делают? Они как-будто знают, что делают... Ок.

А дальше? Ну, можно и дальше…

Я этому ангелу сейчас очень даже понравилась. А это хорошо. Хорошо, когда люди людям нравятся. И к чертям вопрос: за что. Ну какая разница? Когда людям что-то нравится, они счастливы, уверенны, расслаблены… Ангел же тоже человек…

И вот у себя на небе, на какой-нибудь небесной планёрке, он доложит кому надо о своих успехах. Получит премию, повышение в архангелы и т. д…

Интересно, ангелы посещают безумных?... А как насчёт безумных ангелов?…

---

В ту ночь мне приснился сон, и ночь будто длилась пол года...

Лезвие на ноже затупилось и цепляет кривыми краями ломти ржаного хлеба. Хлеб отчаянно сопротивляется, делится на волокнистые бесформенные куски, огрубевшие по краям тёмной коркой. Лариса заметила… Ей неловко, но она многое привыкла менять. Она порвала хлеб руками… А в чай сахарозаменителя мне насыпала из узкого бумажного пакетика, рождающегося где-то в самолётах…

У нас тут бутерброды. Кривой хлеб… Мой Учитель сидит рядом. Он кушает и пьёт много вина… А потом хвалит меня… Ну как тут не растрогаться? Поджидаю момент и спрашиваю у Учителя о Нём…Он не знает… А вино из бокала капает на крахмальную льняную скатерть яркими кровяными кляксами.

А потом я еду домой – не могу быть долго в Сан-Марино, здесь всё так дорого. Женщина в джипе сказала, что я дешёвка… Потом она ждала, пока я куплю на автостанции билет, смотрела мне в заснеженную спину сквозь лобовое стекло, нервничала и тосковала. Зачем она повезла меня? Я и так всё понимаю…

В общем, я проснулась. В этот момент мой Учитель уже рыдал в своей келье, валяясь на коленях перед пыльными образами… Он всегда делал это, когда не учил. Теперь же ему это не нужно. Теперь я нужна ему… Чтобы не рыдать. Он пока верит, что это поможет...

Утренний кофе?

У меня был друг, его звали Исмаил, который любил утром попивать кофиёчку. С ним мы часто встречали рассвет. Но танцевать он не умел, и поэтому мы не стали жить вместе. Его глаза меня пугали, в них было много смысла жизни, который отражался в стеклянных витринах полуразрушенных гастрономов и проецировался на белые стены домов в виде старого доброго черно-белого кино.

Он же имел терпеливые уши, а мне нечего было говорить ему. Тогда он наносил в комнаты кирпичей и начал ремонт. Всё перестроил на свой лад, мне выделил маленькое окошечко в самом углу и расставил много вычурной мебели. Мне пришлось переехать, забрав с собой всех домашних животных.

Так мы никогда и не поговорили…

Через семьдесят лет он написал мне письмо, в котором признавался в любви.

Мне больно это читать и я надеюсь, что он что-то напутал. Я всё ещё боюсь безответной любви… Хочу верить, что её не бывает.

Я открывала тысячи книг и листала их. Всё время искала знакомое Слово. Может книги на что-то и годятся… Если в книге Его нет, то мне неинтересно. Но Он есть там, почти в каждой. И когда я нахожу Его, то жадно поглощаю каждую букву.

Новое утро спас писклявый звонок моего будильника. Можно и не открывать глаза…

Но вместе со мной в комнате день недели, число месяц и год, моя планета, страна, город, улица, дом, квартира, моя фамилия, имя, отчество, год, число и месяц моего рождения, а также пол, образование, профессия, место работы, карьерный рост, а также национальность, религиозная принадлежность, семейные узы, симпатии, антипатии, предпочтения, привычки, планы, обязательства, ожидания, вина, страхи, возможности, потребности, всё моё имущество. Моя родная двухгодовалая мечта…

Сколько же покойников на моём кладбище?

Пора вставать – панихида заказана… На службу, на службу.

Моему Владыке сегодня исполнилось миллллион лет. Я сказала ему, что это довольно круглая дата – не мешало бы и отметить. А он махнул на меня рукой и сказал, что мне лишь бы напиться…

Поэтому сегодня обычный рабочий день – ничего особенного…

Экипажи примчались вовремя, в каждом по несколько чернокожих братьев. Я уже давно их не видела – была чертовски рада! Они всегда привозят с собой много музыки и новых стихов, раздаривая их направо и налево. И никогда не стесняются танцевать. На приёме у него были не долго, спешили…

Я не сержусь, никогда не сержусь на него. Делаю всё, чего он от меня хочет. Он даже уже не удивляется, как по началу… Он ведь думает, что с ним что-то не так. А я вижу все его мысли – они прекрасны!

Проводник был терпелив – он внимательно слушал весь бред и глухие повизгивания, но он не понял, почему я пришла. Да это и не входит в его обязанности.

А я пришла от мёртвых – они часто возвращают нас, если мы проспали свою остановку и катимся попутным транспортом до конечной.

Улица била меня снежинками в глаза, смачивала мои веки густой чёрной тушью, вливала за шиворот мокрую дрянь. А кому-то ещё нужно было на меня смотреть… У меня кончились салфетки. Как жаль… Ведь моя жизнь может продлиться вечно...

Я стала сомневаться, что умру. Для меня это слишком кардинальная перемена. А со мной перестали происходить подобные вещи. Я перестала оказываться не на улице, не одна, не в вечности.

Накануне праздника стол был устлан мелкопорубленными воспоминаниями и никакие киноэпопеи не могли преодолеть этой неминуемой тропической лихорадки… В диванах давненько расселились слои ядовитой пыли, изредка выбивавшейся из затёртого ворса глухим ударом напряжённых ягодиц. Каковы шансы досмотреть скучный, вопиюще бездарный ролик хотя бы до конца? Каковы шансы уйти? И чего уж медлить и чего же ждать… Вот уже и улыбки… Но ничего не стану доигрывать… Я на месте. Вот финал, он помечен титрами.

"Эй, как спится?”, "С трудом, постоянно проваливаюсь в бодрствование, здесь всё так очевидно, что нет смысла во мне…”, "А часы?”, "Чья-то глупая ошибка…”, "И что же, хватает на всех Одной души?”, "Странно, на кого на всех?”

Ну вот, друг мой, где бы ты ни оказался, ты никогда не поймёшь, где ты. Ты не увидишь себя оттуда, откуда ты родом. А поэтому – всё тщетно!

Поверь кому-нибудь. Тогда ты сможешь поверить и в то, что ты там, где тебе скажут, ты находишься. Какие у тебя основания не верить добродетельным людям? Тут всё дело в системе координат, а ещё, в соответствии.

Мои ноги стоят на земле, а мировоззрение своё я предпочитаю ставить на веру. Мне очень важно чувствовать себя протяжённой.

Иногда я продолжаю думать, что всё ещё могу себя обманывать. Но в жизни всё так закономерно…

Сейчас я тут, где бесконечные пшеничные поля перед моим взором – ярко-ярко зелёные, сочные, бескрайние. Райская песня жаворонка, проносясь мимо, колышет травинки, щекочет сознание цветными ароматами и бабочками. И вот я могу идти дальше, ведь ничего никогда не заканчивается, а также заканчивается всё и моментально. А внутри меня и этого бескрайнего пшеничного поля, внутри нашей с ним середины, пропитанных насквозь этим мгновением, ответы на все вопросы, которые я способна задать и вопросы ко всем ответам, которые в конце концов избавляют от потребности в вопросах.

Меняют декорации. Я сижу и смотрю в спины работающих мужчин. О чём-то думаю… А так, как всегда – ни о чём, глупости какие-то… Интересно здесь всегда было так красиво? Раньше будто и не замечала. Главное, что здесь уютно, пахнет свежей краской и вдохновением…

Мне поднесли новые страницы, исправленные чьим-то простым карандашом… Знаю, знаю, знакомый почерк! Спасибо, это то, что нужно.

- Что-нибудь ещё?

- Да, передайте, что всё готово – можно работать.